Настоящее имя - Страница 111

111

Шипучая жидкость освежила слипшееся горло.

— Это не я. Я только выполнил приказ. Но мы собирались позаботиться о твоей семье…

Оживший мертвец нехорошо улыбнулся.

— О ней заботятся тюремщики в Уормвуд-Скрабз, — жестко сказал он. — И вы это прекрасно знали.

«Карданов! — как всегда в минуту наивысшего напряжения пришло озарение. — Макс Карданов! И у него действительно запутанная история с родителями…»

Карданов присел на корточки, уперевшись локтями в колени и в упор посмотрел на Евсеева.

— Где деньги?

— У меня ничего нет. Я все сдал обратно в кассу. Есть расписка…

Седой сбоку угрожающе надвинулся на него.

— Ладно, Макс, — прозвучал его резкий голос. — Леха там уже волноваться начинает, хватит болото разводить…

— Я вам правду говорю. Могу расписку показать…

— Ладно, — спокойно проговорил седой.

Он сделал легкое, не лишенное своеобразной грации движение рукой, сжимающей пистолет… У Евсеева из глаз брызнули искры. Яички поджались, из горла вырвался хрюкающий звук. Ответработник ЦК КПСС не знал, что боль от удара может быть такой пронзительной — он на какое-то мгновение потерял сознание.

…Потом его что-то ужалило в руку. Евсеев дернулся и пришел в себя. Седой выпрямился, в руках у него был узенький шприц, тонкая иголка с рубиновой капелькой на конце ярко блеснула в свете настольной лампы. Алика смотрела округлившимися глазами — сквозь серую радужку проглядывало испещренное сосудами глазное дно.

Перехватило дыхание: на обонятельные рецепторы обрушилась лавина запахов — тяжелая волна аликиных духов, терпкий дух оружейного масла, пот нескольких человек — грубый мужской и нежный женский… Все чувства многократно обострились, комната вдруг деформировалась и изменила размеры, стол по наклонному полу поехал в угол, температура воздуха стала подниматься, будто кто-то на полную мощность включил отопление.

Алика продолжала смотреть с самым идиотским видом, словно ожидая, что сейчас у него вырастут рога или глаза засветятся неоновым огнем, а двое пришельцев ждали совсем другого и были уверены, что дождутся…

Жар распространялся медленными волнами. Иногда заключенных на допросе пытают с помощью прожектора, Евсеев слышал об этом. Ставят перед самым лицом, двести-триста ватт… Но ведь здесь никакого прожектора нет. Нет? А пот — градом… Алика поднялась с кровати, Евсеев увидел, что вся одежда на ней истлела, испарилась. Она рада, конечно, эта сучка, она всегда любила жару, жару и молодых самцов, ей хоть гангстера, хоть черта лысого давай, ей все мало…

— Где деньги? — лицо Карданова вытянулось в длину, нос съехал на щеку, рот по окружности передвинулся на лоб.

— Какие ещё деньги? — произнес Евсеев, сдувая горячий пот. — Никаких денег нет, они в банке… Есть бриллианты. Да, бриллианты есть. От пяти до пятнадцати карат.

Теперь лица вытянулись у седого и Алики. Мало того: они почернели, словно обуглились. Евсееву стало страшно. Он отвернулся. Но и там стояла Алика, её волосы от жара скрутились спиралями, как у негритянки, все тело тоже почернело, блестит от пота, губы вывернулись. Нет… Это невозможно!

— Где камешки? Где бриллианты? — надвинулось на него чье-то лицо. Это был Мулай Джуба, между сточенных треугольниками зубов торчат остатки мяса. Евсеев вдавился в спинку кресла.

Мулай Джуба улыбался. Евсеев понял, в чем дело: они в Борсхане, вот почему так жарко, они находятся в подвалах президентского дворца. Алика стоит перед ним, неприлично раскачивая тазом и показывая влажный розовый разрез между ног.

— В кабинете за зеркалом есть тайник… И двойной сейф в гостиной… В Марсельском отделении «Лионского кредита» два абонированных сейфа… Нельзя же все яйца складывать в одну корзину?

— Конечно нельзя! — Мулай Джуба поощряюще улыбался и хлопал его по плечу. — Теперь говори шифры. Только не спеши, надо ведь записать, правда?

И Алика улыбается розовым разрезом и Карданов перевернутым ртом на лбу, они одобряют его хитрость и предусмотрительность и он одобряет их обстоятельность и старательность.

— Обязательно запишите, а то забудете…

Действие сыворотки заканчивалось, Евсеев все чаще замолкал, обводя удивленным взглядом присутствующих. Обсыпанные потом брови выстраивались удивленным домиком. Он возвращался.

И Алика возвращалась, становясь обычной Аликой со светло-оливковой кожей, даже пижамные штанишки и мужская сорочка, наброшенная на плечи — вот они, на своих местах. И Карданов… И этот, седой… И смысл слов, которые вылетали из Евсеева в последние минуты, вылетали против его воли, — смысл тоже возвращался тяжелым бумерангом.

Он все рассказал. Все. Совершенно все. Но может быть, дело ещё можно поправить? Надо только придумать — как?

— Мы здесь уже двадцать две минуты, — сказал Спец, глянув на часы. Потом он посмотрел на Алику, у которой глаза стали похожи на пятнадцатикаратовые бриллианты. — Кто пойдет в кабинет?

— Иди ты, — сказал Макс. — Я присмотрю за ними.

Спец не стал спорить и выскользнул за дверь. Евсеев сидел, скрючившись, в кресле, смотрел в пол. Он покачивал головой, продолжая беззвучно разговаривать сам с собой. Время от времени его челюсти сжимались, под обвисшими толстыми щеками проступала твердая кость.

Из оцепенения его вывела Алика.

— Ты баран! — заверещала вдруг она. — Идиот! Тупица!.. Миллиарды, подумать только!! И все молчком, мне ни слова! Да ведь я уже сейчас могла вместо того, чтобы сидеть в этой поганой дыре, скупить всех менеджеров на Бродвее, выступать, записываться, сниматься!!.. Скотина! Ты для них эти деньги берег, да?! — её рука стрелой вытянулась в сторону Макса. — Для них, я спрашиваю?.. Да если бы на твоем месте был нормальный здравомыслящий мужик, он бы с этими деньгами… Я бы… Весь мир был бы у наших ног!.. А ты!!..

111