Он взял с приборной доски кожаный портсигар, достал тонкую коричневую сигарку.
— Закурите?
— Нет.
Локтионов прикурил от зажигалки. По салону распространился аромат дорогого листового табака.
— Я ведь не случайно тогда сказал, что вы — не эпикуреец. И в «Семь звезд» вы приехали вовсе не за теми земными радостями, которыми вас соблазнял Атаманов. Кстати, вы знаете, что он умер?
— Да неужели? — вяло удивился Фокин. — Такой крепкий мужик!
— Ваши чувства отчетливо проступали у вас на лице. Да и поведение было достаточно наглядным. Если бы Атаманов был лучшим аналитиком, возможно, он был бы жив сейчас.
— Это вряд ли! — уверенно сказал подполковник. И через несколько секунд пояснил:
— Болезнь на ум не смотрит!
— А знаете, почему он вас пригласил? — не обращая внимания на подтекст последней фразы, продолжал Локтионов. Он очень целеустремленно вел разговор, не позволяя сбить его с выбранной темы.
— Не знаю. Совершенно честно — не знаю!
— Я его попросил об этом. Хотел посмотреть на ваше лицо, заглянуть в глаза, оценить поведение.
— Ну и…
— Ну и вот результат! — Локтионов перегнулся через спинку, взял с заднего сиденья пластиковую папку, положил её Фокину на колени.
— Что это? — спросил подполковник.
— Документы о хищении кредитов Международного валютного фонда. Банки, проводки, счета… Вы ведь хотите торпедировать «Консорциум»? Грамотный специалист без труда определит, что все нити ведут к нему…
Фокин открыл папку, полистал бумаги. Локтионов включил подсветку, чтобы было лучше видно.
— Ничего себе! — воскликнул подполковник. — Это оригиналы!
— Конечно. Материалы страшной разрушительной силы. Мина под фундамент концерна!
Фокин ещё несколько минут шелестел бумагами, затем закрыл папку.
— Вы же знаете, что меня поймали на крючок и заставили свернуть следствие? Как же я использую эти документы?
Локтионов пожал плечами.
— Я понял, что вы их ненавидите и не остановитесь на полпути. Вы будете бросаться на «Консорциум» даже с голыми руками. И в основе этого не финансовый интерес, а потому с вами нельзя решить вопрос деньгами. Другого такого человека я не знаю. Потому отдал их вам. С такой миной вы сможете сделать больше, чем с пустыми ладонями.
— А конкретно?
— Если эти документы попадут в любой солидный европейский банк, или к кому-либо из аппарата Международного валютного фонда, все счета «Консорциума» немедленно блокируют. И перестанут вести дела. Эти господа не любят, когда их обворовывают! Тогда концерну конец. Он не протянет и двух месяцев.
— А почему бы вам самому не передать бумаги? У вас контакты в тех кругах пообширней!
Замминистра усмехнулся.
— Я могу тайно приехать темной ночью в Кузьминки и, проверив телефонную линию и окрестности, отдать документы вам. В Цюрихе, Лионе или Дюссельдорфе незаметно с влиятельным банкиром не встретишься и инкогнито не сохранишь. А если меня раскроют, я не протяну и недели. Даже особый режим охраны не поможет!
Утром Фокин позвонил Максу и назначил срочную встречу.
— Что случилось? — удивился Карданов, садясь к нему в машину.
— Я не знаю, что у тебя за дела в Лондоне, — без предисловий сказал подполковник. — И знать не хочу. Но ты спас мне жизнь и мы вроде, как братья. У тебя счеты с «Консорциумом» и я дам тебе такие документы, которые подведут под него хорошую мину!
— Что за документы? — без интереса спросил Макс. Вылет назначен на завтра и он поглощен совершенно другими мыслями и заботами.
— Хищения кредитов Международного валютного фонда.
Карданов чуть не подскочил на сиденьи. И компьютерное моделирование, и многочасовые игровые диалоги с психологами показали, что несмотря на чувство благодарности Джонсона к Томпсонам и жалость к их сыну, стопроцентная гарантия положительного решения не достигается. Эмоциональная сторона личности Линсея вступает в противоречие с рациональной, на чашу весов необходимо бросить объективный аргумент, подтверждающий чувственный порыв души. И эти бумаги могут стать как раз таким аргументом!
— Если ты найдешь возможность передать их в любой крупный банк, или в аппарат МВФ, мина взорвется!
Макс почти выхватил папку из рук гиганта. «Найду, ещё как найду! радостно подумал он. — И не какому-то клерку, а лично Линсею Джонсону!»
И вот снова Шереметьево — 2. На этот раз его провожал один Вадим, без своей темноглазой спутницы. Вадим так же деловит и немногословен, на нем те же джинсы и та же спортивная курточка «найк». Оттопыренным мизинцем он ткнул в сторону вывески «Бистро» на галерее.
— Вот там. Я скоро подойду.
Через двадцать минут Вадим подсел за столик к пьющему кофе Максу, как и в прошлый раз, обставился тарелками с жареной картошкой, ветчиной, салатами и соками. Глисты у него, что ли?
— В самолете все чисто, у вас будет талон в двадцать пятый ряд, место «А», у окна. Рядом два места свободных, рейс полупустой. На месте «Е», у противоположного окна — частный охранник, агентство «Лотос», несудимый. Таможенный проход номер два, пограничный — номер четыре.
— А где Лена? — поинтересовался Макс. — Он вдруг вспомнил обведенный красной каймой сока рот девушки. Сейчас эта картина показалась ему очень сексуальной.
— Она здесь больше не работает, — пробурчал Вадим, запуская зубы в слезящийся ломоть ветчины. — Срезалась. Теперь у неё другая линия.